Российский либеральный "гражданский протест" имеет такой жалкий вид потому, что в нем нет сильной эмоциональной составляющей.
"Честные выборы", "разделение властей", "независимый суд" и тому подобные предметы – не говоря уже о борьбе, прости Господи, с коррупцией - это такая херня, за которую никто не то чтобы погибнуть не готов, а и крови из пальца не отдаст.
Дело в том, что это не есть крайние, экзистенциальные ценности. Это ценности инструментальные, которые хороши для достижения ценностей высших – Свободы и Справедливости. А для борьбы за эти ценности нужна, прежде всего, смертельная ненависть к Рабству и Несправедливости и готовность разрушить их до основания и построить Новую Землю и Новое Небо. Потом уже, из этой готовности, могут вырасти всякие круглые столы и компромиссные договоренности. Но для борьбы нужна именно эта готовность.
Достаточно вспомнить Майдан, где Воины Света вели апокалипсическую битву с Силами Тьмы за Новую Украину, которая станет моральным светочем для всего человечества.
Между тем, российские либералы не могут дать эмоционального заряда, потому что их идея (идея в платоновском смысле, эйдос, образ и идеал) лучшего мира достаточно убога. Она предполагает лишь исправленное и улучшенное издание сущего. Басманный суд, но выносящий справедливые приговоры; панфиловский ЦИК, но честно подсчитывающий голоса; та же Дума, но только с Касьяновым и Явлинским. Любая безумная идея – великой Империи от Варшавы до Порт-Артура, или всеобщего раскулачивания, или еще чего-то в этом роде – эмоционально ярче и привлекательнее этих унылых конституционных прописей.
То есть я не говорю, что прописи сами по себе неверны. Они верны, как верно то, что дважды два – четыре. Но, во-первых, никто еще не пошел на баррикады за таблицу умножения. А во-вторых, как справедливо заметил персонаж Достоевского, дважды два пять – тоже иногда очень хорошая штука. Вот этого либеральная идеология вообще не учитывает. Что всегда найдется достаточное количество людей, которые готовы взбунтоваться против "дважды два – четыре".
! Орфография и стилистика автора сохранены